«Одно из самых ярких моих воспоминаний, связанных с собаками, и отпечатавшихся в моем сознании на всю жизнь, произошло в детстве. Родился и вырос я в далеком улусе республики Саха, в 80 км. от окраинного моря Северного Ледовитого океана.

Это изолированное место, куда добраться можно только на перекладных самолетах и вертолетах. Наш поселок, находившийся далеко за полярным кругом, был окружен бескрайней и очень негостеприимной тундрой. В тундре было много волков, которые в сложные для их популяции времена заходили по ночам в поселок и устраивали всякие непотребства и бесчинства. Еще в поселке было полно собак, само собой, и куча оленей вокруг.

Олени — это северные коровы. Это основной источник мяса и практический единственный продукт, который не зависит от поставок самолетами и вертолетами. Еще у оленя есть шкура, которую пускают на обувь — торбаса. Это такие аккуратные сапожки мехом наружу. У всей моей семьи были такие. Хорошие, теплые, легкие.

Но в целом оленей разводят только на мясо, а большинство шкур либо гниют, либо их сжигают, так как ничего из них делать не успевают, да и не надо столько изделий из шкур сейчас. Современные материалы легче, теплее, и крепче.

К чему это я. В поселке были собаки, как я уже сказал, часть из них была не цепи, часть в вольере, часть просто бродила, но бездомных не было, у собак всегда был какой-то хозяин. И как-то одна такая собака, крупная и мохнатая, родила щенков, маленьких таких шарообразных крепышей. Мы с другом приходили смотреть на них, гладить мамашу, так как она была очень доброй и ласкучей. Мы вообще часто ходили к собакам. Был у нас и любимчик, метис кавказа. Сидел в вольере и не гулял, владельцы якуты его не выпускали совсем. Мы сидели с другом на теплотрассе рядом с его вольером, разговаривали, обсуждали мультики, с ним беседы вели всякие, а он сидел и смотрел на нас. Потом его застрелили по какой-то причине, вольер опустел, и только куча экскрементов застилающих пол говорила о присутствии в этой клетке зверя.

Однажды, негласный хозяин вот этой суки с щенками начал как-то их называть странно в разговорах с другими взрослыми. Щенков он звал унтиками — левый унтик, правый унтик. Я не понимал вначале что это такое, думал может юмор такой. А когда спросил, мне он пояснил, что сейчас щенки подрастут, мех станет взрослый, и он их пустит на унты.

Унты — это тоже вид обуви. Изначально они имели один вид, но после 40-х годов приобрели другой. Сейчас это классические меховые высокие сапоги на очень толстой войлочной подошве, и очень высоким и очень меховым голенищем. Такой вид они приобрели благодаря тому, что их начали массово делать для пилотов. Короче у меня были унты, и это самая хреновая обувь, что у меня была. Они жутко тяжелые, очень жаркие, то есть ходить в них, например на лыжах или снегоступах, нельзя. Нога не просто преет, а раскаляется как в печке. Из-за толстой жесткой подошвы и мягкого голенища часто подворачивается нога на твердом насте. Но в них хорошо сидеть или стоять, например в негерметичной кабине самолета или на рыбалке.

Так вот, щенков этот местный мужик выращивал на унты. Что меня собственно и потрясло, так это его отношение: он с ними сюсюкался, называл как-то так нежно — унтики, но в этот же момент он их планировал убить, освежевать, и сделать себе обувь. Причем в тот момент, когда есть куча оленьих шкур, есть современная обувь, есть валенки, есть вообще все что хочешь. Этот сбивающий с ног диссонанс в детстве просто перекашивает мозги набекрень.

У меня это и сейчас не укладывается в голове. Второй раз подобное явление я встретил уже в иркутской области в 2011 году, там тоже один бульдозерист кормил щенков от очень крупной и меховой суки дворняги, чтобы сделать из них унты.
Ошарашенный подобным в детстве, я не смог спросить взрослого, а зачем ему унты, когда куча оленьих шкур сжигается. Но в 2011 году я спросил, ну и ожидаемо оказалось, что для зимней рыбалки. То есть обувь для досуга.

Сразу хочется передать привет всем тем, кто считает, что где-то там, далеко в тундре и тайге живут люди и собаки в единении с природой, собаки там отличные и сплошь рабочие, люди все просветленные и разумные, лишнего не возьмут от природы, и во там какая-то такая идиллия собако-человеческая.

Нет, там такая же фигня творится как и везде. Люди там такие же как и везде, только отношение к собакам хуже, они там не друзья человека, а ресурс и инструмент.

Наши городские собаки живут в раю, никогда они не жили так хорошо и так сладко как сейчас. Мы кстати тоже. И последнее что я бы хотел для собак, это чтобы они вернулись в те времена и в те места, где от них требовалась только работа, где они жили по 4-5 лет, где из них делали унты, где их убивали при травмах, и не лечили при болезнях, где их ели, приносили в жертву, бросали, когда улетали на вертолетах, и так далее.

Собака, как друг человека — это признак исключительно современного общества, и своего рода достижение этого самого общества. Мы можем позволить себе тратить кучу денег и времени на собаку, не ожидая от нее ничего кроме дружбы. Мы можем брать себе собак инвалидов, собак в проблемами поведения и болезнями, а взамен нам от них не нужна ни охрана ни охота, ни даже их шкура или мясо. Они просто наши друзья.

Каждый раз когда я слышу фейсбучные стоны городских экспертов про диванных собак, в противопоставлении их собратьям в тайге, тундре, степи, горах и так далее.. я всегда вспоминаю свою малую родину, унты, и пустой вольер с дерьмом.»

Автор Jacques Ridge’s — Star